Вышла в свет книга Александра Твардовского «Письма с войны: 1941-1945». Об этом уникальном издании корреспондент InterMedia поговорил с дочерью поэта — Валентиной Александровной Твардовской.
— Расскажите, о подготовленных к юбилею Победы «Писем с войны» А.Твардовского. Какова их историческая ценность?
— В Год литературы и юбилея Победы Александр Твардовский был представлен в печати достаточно широко. Ни одна антология, посвященная 70-летию Победы? не обошлась без его стихов, были и переиздания поэмы «Василий Тёркин». Но главным для нас сестрой был выход в свет книги отца «Письма с войны.1941-1945» в издательстве «Прозаик».
Мы уже сотрудничали с этим издательством: оно выпускало дневники Твардовского 1950-60-х гг. В юбилейный год оно получило грант на новую книгу поэта «Письма с войны. 1941-1945.». Сюда вошли 139 писем Александра Твардовского жене за всю войну, которые она сберегла. Я как историк знаю цену документу. А это документ и человеческий, и общественный, и военный — как хотите. Это серьезный источник для изучения войны, дающий представление о настроениях на фронте, в тылу, в литературной среде. В письмах – сведения и о работе Александра Трифоновича — фронтового корреспондента. Здесь рассказано все — от замысла поэм «Василий Теркин» и «Дом у дороги» до их завершения. Жена – Мария Илларионовна, к которой обращены письма, была его опорой в этой работе, он делился с ней своими планами, пользовался ее советами, прислушивался к критике. Письма и читаются как повесть о семье, разделенной войной. «Мысль семейная», если употреблять выражение Толстого, пронизывает всю эту книгу.
— Насколько сейчас актуально содержание опубликованных писем?
— Сейчас все это — начиная от его свидетельств как участника войны и кончая письмами, где он предстает как отец и муж — на мой взгляд, актуально. Вы же знаете, как сейчас вдруг стали пересматривать войну и ее итоги. Но есть вещи, которые нельзя пересмотреть. Это письма человека, который свидетельствует из гущи военных событий и пишет об этом самому близкому человеку о своих непосредственных впечатлениях. То, что его голос участника и свидетеля этой великой войны прозвучал в год 70-летия Победы, очень важно. Он же пережил ее самое тяжелое и трудное время на Юго-Западном фронте в первые месяцы отступлений, потерь, поражений нашей армии, а закончил войну в Восточной Пруссии, в Кенигсберге. Летом 1941 года редакция фронтовой газеты «Красная армия», где он работал, отступала вместе с войсками, сдавали города. В Киеве оставались до последней минуты. Как потом рассказывал отец, были большие запасы бумаги, которую было жалко уничтожать или оставлять врагу. Газету выпускали до последнего дня, не было приказа отступать. В итоге это закончилось беспорядочным отходом. Он писал, что пережил тогда, как и при оставлении Харькова, «много тяжелого и стыдного». Все это на Украине, которую он очень любил, посвятил ей прекрасные стихи. Но и в эти горькие дни войны Александр Трифонович верил в победу непреклонно. Зная, с какими чувствами в глубоком тылу мы слушаем сводки об отступлении наших войск по радио, он стремился передать нам эту свою веру. Он писал, что хотя сейчас враг быстро захватывает города и села, вскоре как он еще быстрее побежит с нашей земли. Эти строки я помню наизусть с тех пор, а не после того, как их перечитывала при подготовке книги. Мама читала их вслух и мне, и соседям. Как-то всех воодушевляли слова, человека, который пишет так с войны. В письмах сохранено то время. Поэт пишет самому близкому человеку о своих непосредственных впечатлениях и они, по сути, оказываются достовернее тех, что запечатлены в поздних по времени воспоминаниях о войне. Ведь как стал писать к концу жизни Виктор Астафьев? Бывший фронтовик, он рассказывал Твардовскому, как любил его «Теркина». Главы поэмы, вырезанные из газет, были наклеены им на картонке для сохранения и удобства чтения – значит, что-то родственное было у него с героем поэмы. А что Астафьев потом написал в своем произведении «Прокляты и убиты»? Выражаясь современным сленгом, это же сплошная чернуха! Человек, раздраженный и озлобленный, уже видит свое прошлое совсем иначе под воздействием каких-то жизненных невзгод Я думаю, эту вещь редактор «Нового мира» никогда бы не напечатал, потому что он был участником и свидетелем той войны, и понимал, что одной краской ее не изобразить.
— Что нового мы узнаем о Твардовском из этих писем?
— Твардовский предстает в этих письмах с малоизвестной стороны — как отец и муж. Мария Илларионовна оказалась в эвакуации с двумя детьми. Мне, старшей, было в начале войны 9 лет, а сестре полгода. Письма его полны любви к семье, тревоги и заботы о ней. Семья очень много значила для него всегда, а в «тяжкий час земли родной» он ощущал особую связь с ней. Писал жене, что те люди, которые сохранят, сберегут свои чувства в это трудное время, уже никогда не расстанутся. Так и случилось — наши родители прожили вместе до конца.
Думается, эти письма могут привлечь внимание не только литературоведов. Читателям, которые любят «Василия Теркина», будет интересна история поэмы, рассказанная автором: как была задумана «Книга про бойца», как писалась, почему прерывалась, и как долго и трудно она шла к читателю. Автор получал десятки писем, общее число которых сейчас даже трудно подсчитать. Фронтовики писали, как им нужно продолжение поэмы о герое, которого они полюбили с первых ее глав. Они оценили правдивость и честность автора. Твардовский, например, одним из первых рассказал об отступлении — как «шли худые, шли босые в неизвестные края. Что там, где она, Россия, по какой рубеж своя». Вот эти чувства, которые тогда многие пережили, но не нашли им отклика в печати в литературе, были очень дороги и сразу внушили доверие к автору. Во многих письмах вопрос: как вы могли узнать то, что творится в душе солдата? То, что вы знаете военный быт, это понятно, вы были рядом. Но как вы заглянули в душу солдатскую? Слова, что поэма «написана как будто про меня» встречаются во многих письмах поэту.
— А эти письма Твардовскому увидели свет?
— В 1978 г. жена поэта Мария Илларионовна издала в приложении к поэме «Василий Тёркин» подборку писем фронтовиков , которые поэт получал в военные и послевоенные годы и они не переиздавались с тех пор В этом году удалось переиздать «Теркина» с письмами фронтовиков 1941-45 гг. Это непосредственные свидетельства, как «Книга про бойца» помогала воевать. Поэма с таким Приложением и прекрасными иллюстрациями художника А.Гальдяева вышла в издательстве «Речь» (СПб). Письма фронтовиков — это же не только отклики о поэме. Это памятник самим фронтовикам. Они рассказывают о судьбах этих людей, от которых порой ничего не осталось, кроме этих писем. Очень хороши рисунки к книге А.Гальдяева.
«Тёркин» обычно издается с иллюстрациями Верейского. У Гальдяева разноликие русские солдаты. Он не сосредоточен, как Верейский, на одном портрете. Также мне всегда нравились иллюстрации к произведениям Александра Трифоновича Ивана Бруни — представителя знаменитой династии. Видно, что он полюбил этого автора. У меня есть большая картина И.Бруни «Твардовский в весеннем лесу», подаренная сестрой Ольгой. Она тоже художник, но театральный. Думается, издателям не стоит сосредотачиваться на одном иллюстраторе поэм — это обедняет их прочтение.
— Каким справочным аппаратом снабжены «Письма с войны» Твардовского?
— Здесь обширные примечания, большой именной указатель. Мы с сестрой работали над этим почти год. У нас с ней такой бригадный семейный подряд.. Конечно, нам наши ребята помогают что-то привезти или увезти, просмотреть, прочитать. Но, в целом, все так заняты на своих работах, что мы стараемся справляться своими силами вдвоем, хотя это нелегко. Издали четыре тома дневников Твардовского. Две книги писем. Остались неопубликованными дневники 30-х годов и послевоенных 40-х годов. Мы прервали эту работу из-за юбилея Победы, к которому хотелось издать «Письма с войны». Для нас с Ольгой дневники отца остаются его главной книгой. Пока она недооценена.
Вроде бы ее заметили, уже вовсю используют исследователи нашей литературно-общественной жизни 50-60-х гг., цитируя, как источник. Литературная критика дневники Александра Трифоновича обошла вниманием. О них пока так и не появилось большой статьи, где дневники анализировались бы с точки зрения свидетельств редактора «Нового мира» о советской эпохе, размышлений поэта о перспективах и итогах развития нашей страны. К тому же там прекрасно изображена литературная среда вместе с ее бюрократией в лице секретариата Союза писателей. Я скажу, может быть, резко, но, по-моему мнению, современным критикам пока дневники Твардовского не по зубам. Нет ныне того, кто взял бы на себя труд осмыслить их, оценить, написать о них с должной глубиной и серьезностью. Читают мало, писать предпочитают про лауреатов «Букеров», «Антибукеров», которых никто и не помнит за прошлые годы. Вы ведь не назовете хотя бы некоторых лауреатов «Букера» 90-х-2000-х годов. А как шумели их имена! Да и других премий лауреатов не назовете… Их же сейчас несметное число….
— Все это, по большому счету, литературные приятельские тусовки, междусобойчики.
— Но мы с сестрой, работаем не на сегодняшний день. Надеемся, что книги, которые мы издаем и уже издали, постепенно будут свою работу делать. Сразу ничего не получается. Какие великие литературные произведения у нас позади! Но они далеко не сразу осознавались обществом.влияли на него. Нам важно сохранить наследие Твардовского, вывести его из архива в печать Это надежнее, если его дневники и письма не только в архиве, но и опубликованы. Пусть они не сразу после публикации будут поняты и оценены, это произведения «долгоиграющие», как все у Александра Трифоновича. Поэтому мы хотели бы, прежде всего, насколько хватит сил, закончить издание дневников. А уж потом, Бог даст, публиковать и переписку. Сейчас, например, некоторые сожалеют, что в изданной книге нет писем Марии Илларионовны. Они лишь частично цитируются в комментариях. Ведь Александр Трифонович сохранил все письма жены — так же, как и она его письма. Публикация их переписки уже была бы не повестью, а романом в письмах. Но тогда книга оказалась бы раза в три больше. И признаемся, что сил и времени на ее подготовку к юбилею не хватило бы. Да и хотелось, чтобы сначала прозвучал отдельно, соло, голос Твардовского — участника войны. Публикация семейной переписки — вопрос будущего.
— Там край-то виден?
— Края в работе не видно, надо же что-то оставить и другим. Мы, кроме дневников, издали две книги писем. Кроме «Писем с войны», о которой я говорила, Книгу «Твардовский в жизни и литературе» (Смоленск, Маджента). Здесь собраны его 1951-59 гг. письма разным людям, в том числе – писателям, читателям и молодым поэтам. Это смоленское издание, вышло в 2013 году. Оно было задумано как приложение к дневникам 50-х годов. Но издательство отказалось от этого тома. Дневники – да, они раскупались и раскупились, а письма плохо продаются. А кто читал эту книгу, говорили, что она интересная. Потому что эпистолярным жанром Твардовский владел великолепно. А сколько там советов и заветов молодым авторам — прямо своеобразная школа. Переписка его с читателями, писателями была огромная. После смерти Александра Трифоновича ее продолжала мама с наиболее близкими к Твардовскому и к окружению «Нового мира» писателями. Там есть очень интересные письма. Ей отвечали на вопросы, делились воспоминаниями. Например, сохранились письма к ней философа и искусствоведа Михаила Александровича Лифшица, который высоко ценил Твардовского. Сдружились они еще в период 30-х годов, когда Лифшиц еще преподавал в ИФЛИ, а Твардовский был студентом. На войне они сблизились: оба были на Юго-западном фронте и, конечно, много пережили. Лифшиц попал в окружение. Письма Лифшица к Марии Илларионовне очень информативны. В общем, в личном архиве отца много достойных публикации писем. Придет и их время.
— РАО выделило Вам с сестрой наградной (премиальный) грант. Как шло сотрудничество с ними?
— Нам дорого, что в РАО нас отметили, заметили, выделили и поощрили. Ведь речь идет не только о переизданиях Твардовского. Его больше сорока лет нет с нами, но все время выходят его новые тексты. По сведениям РАО, это один из самых издаваемых советских писателей. В РАО заметили это и поддержали нас. А для нас было важно увидеть Александра Трифоновича на общем фоне современной литературы. Мы же особо не можем следить за этим – сейчас плохо ведется библиография даже в центральных библиотеках. В этом смысле информация РАО очень ценна — не говоря уж о том, что мы прибегаем к ним за помощью. Нарушения авторского права в литературе они, к сожалению, не отслеживают, но по поводу драматургии и музыки мы к ним обращаемся. Вот сейчас в нескольких городах страны были поставлены инсценировки по «Теркину» (в том числе – и по «Теркину на том свете»). Мы всегда требуем – с помощью РАО – сценарий для ознакомления, прежде чем дать свое разрешение на постановку. И мы не даем разрешения, не убедившись, что никаких вторжений в текст и искажений его нет. Вы же знаете, что сейчас делается в театрах с классикой. Чехова и Островского коверкают, и с Твардовским считают вправе поступать, как угодно. Сейчас мы запретили постановку в одном из театров. И пролог у них свой, и новые действующие лица появились. Мысли из самой личной главы – «О любви», переданы генералу, который не имеет к ней отношения, и какому-то полковнику, который вообще не является действующим лицом поэмы. Я как более мягкотелая предложила, чтобы постановщики написали на афишах «по мотивам поэмы». Но сестра Ольга занимает принципиальную позицию, зная, как строго отец относился к подобным инсценировкам. Она высказалась за запрет.
Мы с сестрой благодарны РАО не только за поддержку, за грант, но и за то, что дали посмотреть на общую панораму литературных изданий и место в ней Твардовского. Очень приятно, когда специально следящие за современными изданиями отмечают его активное присутствие в литературе, чего не делают современные критики.
Ольга Александровна Твардовская: Нам было приятно, когда РАО нас отметили — дали премиальный грант. Просто даже удивительно, что издание, на которое еще не появились даже рецензии, было отмечено РАО. Дай бог, чтобы они и впредь работали также хорошо. Что же касается нашей с сестрой работы над наследием отца, то мы действительно трудимся в паре. Но основной труд все-таки на Вале, она, например, пишет комментарии, как она говорит, пропущенные через сердце. Я же все это читаю, с чем-то соглашаюсь, насчет чего-то мы спорим. Мы с ней очень разные но в итоге все-таки находим какие-то компромиссы, идем друг другу на уступки.
— Письма Твардовского как-то пересекаются с его дневниками?
— Эти письма мы фрагментарно использовали, публикуя военные дневники отца. Он отмечал: «Если я Маше пишу письмо, я уже запись в дневнике не делаю». Его письма жене – это действительно своего рода дневник: здесь и отчет о работе, о настроениях, об окружающих людях. с кем он подружился, кто и как к нему относится. Он делился с Марией Илларионовной своими горькими мыслями в дни, когда «Теркина» попал под запрет. Ему бойцы присылают письма с вопросами, когда и где будет продолжение поэмы, а в «Воениздате» лежит верстка книги, приостановленная по чьему-то указанию. Герой-то был необычный для советской литературы. Когда мы еще готовили к изданию военные дневники, я читала в военном отделе РГБ «Красноармейскую правду» с главами «Теркина», поражаясь, насколько она выделялась на общем фоне! Ведь прямо в газете, начиная с передовицы и кончая стихами, повторялось «победим, потому что нас ведет к ней великий вождь Сталин и партия». А герой Твардовского утверждал, что именно мы сами «за все в ответе — за Россию, за народ и за все на свете», и не упоминал ни Сталина, ни партии. Действует Тёркин часто по обстановке, не ожидая указаний, по своей инициативе. Да и высказывается порой не по уставу. Это, конечно, не могло не насторожить Политуправление армии. Не случайно, когда выдвигали поэму на Сталинскую премию за 1943-44 гг., Твардовский не попал в список кандидатов в лауреаты. Александр Фадеев рассказывал отцу, что Сталин высказал удивление, не увидев в списке популярного в армии произведения. Ему ответили, что поэма еще не завершена. На это, по словам Фадеева, Сталин, якобы, произнес: «Не думаю, чтобы автор ее испортил» и вставил красным карандашом поэму Александра Трифоновича в список. Естественно, что тогда это во многом определило судьбу «Книги про бойца».
Ведь поэма написанная в гуще войны, осталась в литературе, став классикой. А писалась она не с какими-то глобальными целями. Запечатлеть великую народную войну, показать русский национальный характер — таких задач автор перед собой не ставил.
— Скорее, Твардовский хотел поддержать людей.
— Да, хотел, «чтобы на войне живущим людям стало чуточку теплей». Такая вот, казалось бы, простая, житейская цель. Ну еще он, конечно, хотел рассказать об этих воюющих людях, которых он, как писал жене, полюбил, которыми восхищался. Он писал ей какие это славные ребята, терпеливые, выносливые, смелые. И вот запечатлел их так, что и другие полюбили. Твардовский неоднократно цитировал мысль Гете, совпадавшую с его собственными наблюдениями: если писатель, начиная произведение, думает сразу об успехе, восторге, которое оно вызовет, он может отложить работу: у него ничего не получится. Только если он руководствуется не внешними побуждениями, а внутренним влечениями, будет толк.
А ведь гремели же некоторые сочинения — пьесы Симонова, Корнейчука имели большой успех, печатались в «Правде», а не в маленькой фронтовой газетке, как «Теркин», Они были важны в то время, но выпали из репертуара, как кончилась война, хотя их ставили по всей стране. Все, что было талантливо и правдиво, осталось в литературе. Военная поэзия Александра Твардовского осталась.
Сейчас много говорят о воспитании патриотизма, а, в то же время, это так просто. Любовь к Родине не идеологической пропагандой воспитывается, а русской литературой. Но изучение русской классики в школьной программе сведено до минимума, а советских писателей почти не осталось. В начале перестройки советскую литературу всю в целом попытались похоронить. Помните эти веселые поминки, которые устроил Виктор Ерофеев и его соратники? И что же сами они нашей литературе дали?
Из школьной программы выбросили хороших русских писателей, освободив место для произведений вряд ли подходящих для школьников. Таким я, к примеру, считаю «Архипелаг Гулаг» А.Солженицына. Правда, Н.Д.Солженицына это сочинение сократила, убрала все про власовцев и бандеровцев, но все равно оно не содействует познанию истории страны и любви к ней. Солженицын определил его как «опыт художественного исследования», но там нет ничего художественного и исследовательского. Многие факты не проверены, приведены по слухам.
— Военные письма Твардовского издаются впервые?
— Впервые они издаются все целиком и полностью. До этого, как я упоминала, они использовались в дневниках, фрагментарно, дополняя записи о войне и о «Теркине». Семейная жизнь поэта предстанет в книге «Письма с войны» впервые.
Некоторые из писем мы поначалу сомневались, публиковать ли – уж очень они личного характера. Но решили, их не изымать из общего содержания книги – без них полной картины отношений Александра Трифоновича и его жены не было бы. А они заставляют задуматься о жизни, о том, какая бывает любовь. Нынешние представления о любви, о браке столь же запутаны, искажены как и, понятия общественные и нравственные. Это и отражается в современных произведениях искусства. Правда, от нынешней беллетристики я совершенно отлучена. Просто не могу ее читать. Я с удовольствием читаю мемуаристику, воспоминания и письма. Дневников-то почти нет, но воспоминаний много. Даже когда пишет человек совершенно чужой по духу, это бывает интересно по рассказанным о людях и событиях, многие из которых забыты. Ну а в нынешней беллетристике (художественной литературы я сейчас не встречаю) ничего же стоящего на мой читательский взгляд нет ничего интересного. Все придумано так, как в этих сериалах, которые мы с сестрой никогда и не смотрим. Все это не литература, а какой-то новый жанр для забавы и развлечения. Игровой жанр, поверхностный, легкий и, главное, не талантливо исполненный. Если это талант, жизненное призвание, то человек будет писать иначе.
Поэтому я верю, что наша с сестрой работа над наследием отца окажется на пользу именно подлинной литературе, будет способствовать пробуждению интереса к ней.
Денис Ступников,InterMedia